31 января Церковь празднует память преподобных схимонаха Кирилла и схимонахини Марии, родителей преподобного Сергия Радонежского. Как правило, именно отцу и матери мы в первую очередь обязаны формированием своего характера, именно благодаря им в наши детские умы и души проникают зерна, с годами прорастающие плодами нравственных и моральных установок, жизненных интересов и мировоззренческих убеждений. Какими были родители одного из самых почитаемых русских святых? Какие черты характера он мог унаследовать от них? Попробуем в этом разобраться, опираясь на имеющиеся у нас скупые исторические данные.
Родители преподобного Сергия Радонежского принадлежали к знатному и богатому ростовскому сословию: отец был боярином. Старинное ростовское предание утверждает, что его усадьба находилась в селе Варницы, в трех верстах к северо-западу от Ростова Великого. Село расположено на ровном, открытом месте, на левом берегу речки Ишни, впадающей в озеро Неро. Весной Ишня широко разливалась, затопляя окрестные луга.
Название «Варницы» происходило от соляных варниц, издавна существовавших в этих местах. Подземные ключи обогащали воду в Ишне целебными солями. Купание в ней излечивало детей от золотухи, а стариков от ломоты в костях.
Здесь прошли детские годы сына Кирилла и Марии, Варфоломея – будущего великого русского святого, вошедшего в историю православия и мирового христианства под именем преподобного Сергия Радонежского. Говорят, что детские впечатления самые сильные, и вполне вероятно, что именно эти немые, величавые равнины воспитали в нем склонность к молчаливой созерцательности, которую он сохранил до конца дней.
О родителях Сергия Радонежского известно крайне мало. Судя по рассказу Жития Преподобного, мать будущего подвижника, Мария, была тихой, доброй и набожной женщиной. Ее образ выписан в соответствии с традиционными представлениями о матери святого. И все же, несмотря на условность образа, можно думать, что именно мать заронила в душу Варфоломея искру горячего религиозного чувства, которая со временем воспламенила все его сознание.
Несколько больше, чем о матери, можно сказать об отце. Уже одно то, что Кирилл был ростовским боярином, позволяет увидеть некоторые истоки личности и мировоззрения его сына. Ростовское боярство некогда вершило судьбами всей Северо-Восточной Руси. Не раз по своей воле оно сменяло князей. Владельцы богатых вотчин и обширных промысловых угодий, ростовские бояре и «породой» не уступали киевским и новгородским. Благодаря своим древним корням они были связаны узами родства с аристократией многих других русских городов. Их поддержка решала судьбу того или иного наследника ростовского престола.
Боярину Кириллу, выпало жить в переломное, драматическое время. На глазах у двух-трех поколений целый мир погрузился в небытие. Рухнула вся политическая система домонгольской Руси. Изменились до неузнаваемости ее составные части. Но, пожалуй, нигде на Руси крушение прежнего порядка вещей, тревога и страх перед будущим не ощущались в этот период так остро, как в Ростове. И на это были свои исторические причины.
Первые полстолетия ига оказались для Ростова не столь губительными, как для большинства других русских городов. Летописи не сообщают о его разгроме во время нашествия Батыя на Северо-Восточную Русь в 1237–1238 годах. После гибели от рук татар князя Василька Константиновича (март 1238 года) власть в Ростове перешла к его вдове, княгине Марье, которая воспитывала двух малолетних сыновей – Бориса и Глеба. Повзрослев, они разделили княжество. Борису достался Ростов с округой, Глеб получил обширный Белозерский край. Оба Васильковича отличались миролюбием и рассудительностью. Они поддерживали осторожную и гибкую ордынскую дипломатию Александра Невского, налаживали связи с ханскими вельможами.
При Васильковичах в Ростове поселяются откупщики дани «бесермены», ордынские купцы и даже принявший православие племянник хана Берке – «царевич Петр». Один из братьев, Глеб Василькович, женился в Орде.
Ростовчане возмущались пребыванием в городе «бесерменов» и дважды, в 1262 и 1289 годах, выступали против них с оружием в руках. Однако дружба ростовских князей с «погаными» приносила и добрые плоды. Историки подсчитали, что за вторую половину XIII века ордынские отряды 14 раз нападали на русские земли. От этих набегов сильно пострадали Владимир, Суздаль, Переяславль-Залесский (с XV века – Переславль-Залесский) и другие города. И лишь Ростов за всю вторую половину XIII века ни разу не был разорен татарами. Здесь сберегались культурные ценности Владимиро-Суздальской Руси, продолжалось летописание, велось даже небольшое каменное строительство. Последнего не позволял себе в эти тревожные времена и сам «Господин Великий Новгород».
Благополучию Ростовской земли пришел конец уже в 80-е годы XIII века. После кончины Бориса (1277) и Глеба (1278) их сыновья не смогли сохранить мудрого единодушия отцов. В Ростовской земле начинаются усобицы. Яблоком раздора стал выморочный угличский удел. Растратив силы на внутренние распри, ростовские князья не сумели удержать Ярославль, который в начале XIV века окончательно перешел под власть князей из смоленского дома.
Следующее поколение ростовских князей, правившее в первой четверти XIV века, оказалось не в состоянии обезопасить город и волости от татарских набегов. Постоянные просрочки и недоимки при сборе ордынской дани в ростовских землях вызывали гнев хана, влекли за собой карательные санкции.
Тяжесть положения усугублялась тем, что ростовские князья, а вслед за ними и бояре не могли остаться в стороне от ожесточенной борьбы за великое княжение Владимирское между московскими и тверскими князьями. Вплоть до 1327 года борьба эта шла с переменным успехом. И каждый раз победитель спешил свести счеты со своими недругами в Ростове. Город жил в постоянном тревожном ожидании очередного нападения княжеского войска или ордынского «лютого посла».
Бессилие правителей побуждало народ к возмущению. В 1320 году в городе появились очередные «злые татары». Возмущенные их бесчинствами ростовчане выгнали чужеземцев из города. Ответом на эту дерзость стала направленная в ростовские и ярославские земли карательная «Ахмылова рать». Лишь случайность спасла город от страшного погрома.
Невзгоды ростовской жизни не миновали и семейство боярина Кирилла. Сообщая о его разорении, автор Жития преподобного Сергия замечает: «Како же и что ради обнища, да скажем и се: яко частыми хоженми еже с князем в Орду, частыми ратми татарскыми еже на Русь, частыми послы татарскыми, частыми тяжкыми данми и выходы еже в Орду, частыми глады хлебными».
В сложной, можно сказать в жестокой, жизненной ситуации, в которой оказалась семья будущего подвижника христианства, единственной духовной опорой стала вера. Тому, кто искренне верил в то, что Бог следит за всем происходящим, кто видел в собственных страданиях отсвет Страстей Господних, – тому легче было сохранить мужество и достоинство. «…не бойтесь убивающих тело, души́ же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне» (Мф, 10:28). Скольким людям эти слова послужили последней опорой…
Вера, несомненно, была опорой и для ростовского боярина Кирилла. Она давала надежду, ибо сам Спаситель сказал: «…все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, – и будет вам» (Мк, 11:24). Набожность отца, разумеется, действовала и на сыновей (у Сергия Радонежского было два брата: старший – Стефан и младший – Петр). Горячая вера Варфоломея, без которой он никогда не стал бы тем, кем стал, была своего рода инстинктивной защитой его тонкой, впечатлительной натуры от ужасов ростовской действительности. Со временем детская вера будущего Игумена земли русской под влиянием его раннего знакомства с христианской книжностью, которой богат был древний Ростов, развилась в целостное и стройное «сергиевское» мировоззрение. Впрочем, религиозные чувства Варфоломея были взращены не только книгами. Благодатной почвой для них служил и весь уклад тогдашней русской жизни, проникнутый церковной обрядностью и христианской символикой.
Как уже отмечалось, глубокий след в истории Ростова оставила борьба извечных соперниц средневековой Руси – Москвы и Твери. Обе стороны искали поддержки ростовской знати. Когда позиции Москвы значительно усилились, пришла пора Ростову ответить за свою политику балансирования между двумя соперничающими полюсами. Московский князь Иван Калита направил в Ростов своих бояр – Василия Кочева и Мину. На них возлагалась миссия жестко включить Ростов в сферу влияния Москвы и взыскать денежные долги и дань с местных элит. Во главе сильного военного отряда московские чиновники, коими по сути своей являлись уполномоченные Калитой бояре, явились в Ростов. Одну из своих задач – сбор денег – московские воеводы решали просто. Должников подвергали побоям и пыткам до тех пор, пока не получали от них платежей. Среди прочих и «епарха градскаго, старейшаго болярина ростовьскаго, именем Аверкиа, стремглав обесиша (просто подвесили – метод, широко применяемый, как сицилийской мафией, так и российскими «братками» в лихие 90-е прошлого века), и възложиша на ня руце свои, и оставиша поругана».
После экзекуции, устроенной в Ростове московскими воеводами, некоторые ростовские жители, в том числе и боярин Кирилл с семьей, были переселены в глухие, необжитые уголки Московского княжества. Переселенцам поневоле поначалу приходилось очень тяжело. Но расчет московских князей был прост и безошибочен. Каждый должен заботиться о хлебе насущном для себя и детей. Жизнь всегда возьмет свое. На новом месте, начав с шалашей и землянок, переселенцы постепенно отстраивались, обзаводились хозяйством. Потомки забывали о том, как попали сюда их отцы и деды. Они верой и правдой служили Москве, готовы были положить жизни за ее дело.
Отец преподобного Сергия боярин Кирилл вместе с несколькими другими именитыми земляками был отправлен в небольшое село Радонежское, затерянное среди лесов северо-восточной окраины Московского княжества. Жизнь в Радонежском, или попросту – Радонеже, была не та, что в Ростове. Иной была уже сама природа. Вместо раздольных ростовских равнин перед глазами повсюду вставала стена темного леса.
Повседневная жизнь ростовских переселенцев в Радонеже была полна труда и забот. С рук их не сходили мозоли от топора и лопаты. Сами распахивали пашню, сеяли и жали, выходили на сенокос. Каждый клочок земли приходилось отвоевывать у леса, обильно поливать по́том. Дополнительным источником существования для переселенцев было бортничество – сбор меда диких пчел. «Радонежские бортники» упоминаются в документах той эпохи. Занятие это требовало ловкости, смекалки и отваги. Бортник должен был свободно чувствовать себя в лесу, понимать жизнь его обитателей. Не в этом ли древнем промысле у Варфоломея – будущего преподобного Сергия, выработалось умение жить в лесу, представляющее собой навык, без которого он никогда не смог бы стать настоящим пустынником в чрезвычайно суровых условиях русской природы?
Для нас также очень важно понять тот факт, что родители преподобного Сергия обладали мощнейшим личностным стержнем, большим мужеством, безоглядной верой в Бога. Они не побоялись начать свою жизнь с чистого листа. У них хватило отваги, самообладания и воли, чтобы среди непроходимой лесной чащи создать уютное и теплое гнездо для своих детей, родственников и земляков. Все эти качества Кирилл и Мария передали своим детям. Наиболее полно и гармонично душевные и психологические черты родителей проявились именно в преподобном Сергии, создавшем среди дикого леса мощный центр русской духовности – Свято-Троицкий монастырь.
Согласно Житию преподобного Сергия Кирилл и Мария за несколько лет до кончины приняли монашеский постриг. Родители преподобного Сергия Радонежского скончались почти одновременно. Их похоронили рядом, у стен Покровской церкви Хотьковского монастыря.
Вадим Рутковский
Январь, 2018 г.
