13 февраля (1 февраля по старому стилю) Россия отмечает 145 лет со дня рождения великого артиста, национального гения, легендарного певца Федора Ивановича Шаляпина. Большинство из нас знает о нем как о выдающемся мастере оперы, творце великих сценических шедевров, большом художнике и реформаторе отечественного и мирового искусства. В сознании современного поколения Шаляпин живет как человек-легенда, комета по имени Федор, гражданин мира. А вот многие ли из нас представляют, насколько сложен и тернист был путь Федора Ивановича в искусстве? Понимаем ли мы, сколько мужества и отваги понадобилось этому человеку, чтобы отстоять право следовать своему призванию? Давайте сегодня в честь дня рождения Шаляпина вспомним о его первых шагах на сцене…
Из уст современной молодежи часто можно слышать рассуждения, что если ты не родился в семье известных артистов, опытных музыкальных педагогов или успешных деятелей шоу-бизнеса, то вход на большую сцену тебе заказан. Если следовать этой логике, то условия и обстоятельства появления на свет Федора Ивановича Шаляпина не сулили ему ничего хорошего. Иван Алексеевич Бунин писал о Шаляпине: «… любил он подчеркивать свои силы, свою удаль, свою русскость, равно как и то «из какой грязи попал в князи». Раз показал мне карточку своего отца: «Вот посмотри, какой был у меня родитель. Драл меня нещадно!»».
Сегодня эту фотографию Ивана Яковлевича Шаляпина можно увидеть в московском Доме-музее его сына на Новинском бульваре. На ней запечатлен весьма благопристойный человек лет пятидесяти, в крахмальной рубашке с отложным воротничком и с черным галстуком, в енотовой шубе. И не подумаешь сразу, что такой человек способен на рукоприкладство по отношению к своим близким.
Женившись на Евдокии Михайловне Прозоровой, Иван Яковлевич обосновался в Казани. В метрической книге казанской Богоявленской церкви записано: «1 февраля (13 февраля по новому стилю – В.Р.) 1873 года у крестьянина Вятской губернии Ивана Яковлевича Шаляпкина (так в то время звучала фамилия Шаляпиных – В.Р.) и его законной жены Евдокии Михайловой родился сын Федор». Младенца Федора крестили в праздник Сретения Господня – 15 февраля.
Вскоре после рождения Федора отец пошел служить писарем в Казанскую уездную земскую управу. Заработки Ивана Яковлевича начались с 15 рублей и постепенно увеличились до 35. Объективно этот доход соответствовал среднему уровню зарплат работников фабрик и заводов и служащих младших чинов в Российской империи на ту пору, и даже немного его превосходил. Однако, неуживчивый характер Ивана Яковлевича часто вынуждал его менять работу, что негативно отражалось на семейном бюджете. Мать будущего оперного гения прирабатывала поденщиной, занималась чем придется. Семья жила бедно. Как-то отец, поскандалив, ударил жену. Федор бросился на защиту матери. Позднее он напишет в своих воспоминаниях: «Жалел я ее. Это был для меня единственный человек, которому я во всем верил и мог рассказывать все, чем в ту пору жила душа моя».
Из дома на Рыбнорядской улице, где некогда родился Федор, семья перебралась в Собачий переулок, а затем в Татарскую слободу. В подвале дома, где жили Шаляпины, звенели кузнечные молотки, рядом во дворе каретники обивали экипажи свежевыкрашенной кожей и цветным сафьяном, мастера прилаживали колеса, чинили хомуты и конскую упряжь. И сквозь этот шум, звон, гвалт вдруг прорывалась песня, которую запевал, выйдя во двор, молодой кузнец. «Когда кузнец запевал песню, мать моя, сидя за работой у окна, подтягивала ему, и мне страшно нравилось, что два голоса поют так складно. Я старался примкнуть к ним и тоже осторожно подпевал, боясь спутать песню, но кузнец поощрял меня…».
Однажды зимой, до устали накатавшись на деревянном коньке, Федор забежал погреться в церковь и там впервые услышал хор. Среди певчих на клиросе были и мальчишки-ровесники с нотами в руках…
Позднее Шаляпины перебрались в Суконную слободу. Здесь Федор вновь услышал церковное пение. Оказалось, этажом выше проводит спевку регент Иван Осипович Щербинин. Федор попросился в хор, довольно легко освоил азы нотной грамоты и вскоре стал петь в Духосошественской церкви. Будущий гений оперной сцены делал несомненные успехи, и Щербинин назначил ему первое в жизни жалованье – полтора рубля в месяц. Регент брал его с собой в разные церкви, на молебны, венчания, отпевания, а спустя некоторое время определил в архиерейский хор Спасского монастыря. Иван Яковлевич не считал пение стоящим занятием и потому отдал сына в учение к сапожнику Николаю Алексеевичу Тонкову.
Попытки отца увлечь сына полезным, с его точки зрения, ремеслом успеха не имели. В конце концов Иван Яковлевич определил Федора в Шестое начальное училище. Здесь его учителем стал Николай Васильевич Башмаков (1851 – 1915), скрипач-любитель и знаток хорового пения. Федор с восторгом слушал музыкальные импровизации Николая Васильевича, он даже убедил родителя купить на толкучке за два рубля скрипку и с жаром приступил к освоению инструмента, однако скоро был остановлен отцом: «Ну, Скважина, если это будет долго, так я тебя скрипкой по башке!»
Первые театральные впечатления Федор пережил в рождественском балагане, на Николаевской площади. На Масленицу, Пасху и Святки пыльная площадь оживала, строились балаганы, качели, карусели, лотки с воздушными шарами и глиняными свистульками. Надрывались шарманки, горланил Петрушка…
Казань конца XIX века – один из самых театральных городов на Волге. Тон задавали студенты знаменитого Казанского университета – публика требовательная, не терпевшая фальши, ремесленничества на сцене. Актриса О.В. Арди-Светлова вспоминала: «… студенты в Казанском театре – это и судьи, и исполнительная власть». «Театры были потребностью жизни, – писал друг Шаляпина художник К. А. Коровин. – Федор Иванович Шаляпин… провел свою юность в Казани, в Суконной слободе, и сохранил в себе сердце с великой любовью к искусству. Не потому ли, что у нас в каждом городе был театр? Не будь его – не было бы Шаляпина. И остался бы он типом Суконной слободы».
Как-то один из приятелей Федора предложил ему пойти в театр на дневной спектакль. Изумленно разглядывал подросток огромный зал, стоя в последнем ряду галерки. Внешне театр не представлял интереса, но внутренняя отделка позволяла ему свободно конкурировать с лучшими российскими провинциальными театрами той поры – варшавским и одесским. Пятиярусный зал с прекрасной акустикой вмещал более тысячи зрителей. Поражала красота главного театрального занавеса художника М.И. Бочарова. В спокойных, мягких тонах изображался пролог поэмы А.С. Пушкина «Руслан и Людмила» – «У лукоморья дуб зеленый…». Русалка, Баба-яга со ступой, Кащей над златом и великий русский поэт под сенью раскидистого дуба рядом с Котом-рассказчиком, а слева, на втором плане, – «тридцать витязей прекрасных чредой из вод выходят ясных и с ними дядька их морской».
Шумела публика, пахло газом: театр освещался газовыми светильниками. Но вот вышел к пульту дирижер, грянул оркестр, и началась «Русская свадьба в исходе XVI века» П.П. Сухонина. Это было потрясающее зрелище, насыщенное музыкой, танцами, пением и обрядовыми сценами. Спектакль закончился, публика долго вызывала артистов. Наконец опустили занавес, а Федор, зачарованный увиденным, не мог найти в себе силы покинуть зал. Театр открыл Федору удивительную возможность преображения, приобщения к жизни других людей. Домой идти не хотелось. Чудесный и необычный мир открылся перед подростком! Побродив по городу, Федор вернулся и купил билет на вечерний спектакль.
Новым удивительным откровением стали для Федора оперные спектакли. Артисты не только красочно воссоздавали богатую невероятными приключениями жизнь своих героев: объяснялись в любви, страдали, жаждали отмщения, торжествовали победу, трагически погибали, но еще и пели под музыку большого оркестра! Федору стало тесно на галерке, его душа рвалась из зала на сцену, он хотел сам стать участником захватывающего волшебного действа. И это, казалось бы, невыполнимое желание вдруг стало возможным: для массовых сцен театру срочно понадобились статисты. Высокого нескладного парня с горящими глазами обрядили в темный костюм, вымазали лицо жженой пробкой и даже обещали за работу пятак. По команде ведущего спектакль актера массовка выбегала на сцену, кричала «ура!» в честь Васко да Гамы, и едва ли не искреннее и восторженнее других радовался прибытию португальского мореплавателя Федор Шаляпин. Это была опера Дж. Мейербера «Африканка».
Несмотря на свои театральные увлечения, Федор в 1885 году с похвальным листом окончил училище, и отец определил его писцом в ссудную кассу. На службу Федор приходил с отцом и хорошо зарекомендовал себя. Однако это не было его призванием – он ждал новых театральных впечатлений. В 1887 году в Панаевском саду шли непритязательные спектакли для казанской детворы. Старый актер Владимиров (настоящее имя – Я.Г. Чистяков) подобрал для Федора роль жандарма Роже во французской мелодраме «Бродяги». В зеленом мундире с красными эполетами, клеенчатых ботфортах, лосинах и треуголке Федор вышел к публике, внезапно оцепенел и молча стоял до тех пор, пока не дали занавес. Разъяренный антрепренер пинками выгнал незадачливого дебютанта из сада…
Несмотря на этот провал, Федор не пал духом, не предался унынию и жалости к себе. Летом 1888 года он поступает статистом в труппу В.Б. Серебрякова с жалованьем 15 рублей в месяц. Это была первая «штатная» должность Шаляпина в театре. Тогда же ему удалось спеть первое соло – маленькую партию Зарецкого в «Евгении Онегине». Сбор от спектакля шел в пользу нуждающихся студентов Казанского университета.
Осенью – зимой 1890 года в возрасте 17 лет Федор Шаляпин с труппой Семена Яковлевича Семенова-Самарского (1840 – 1911) отправляется на большие гастроли. В Уфе на Святках было решено ставить оперу «Галька» С. Монюшко. Здесь ему неожиданно повезло. Дирижер А.С. Апрельский выгнал с репетиции исполнителя партии Стольника – отца Гальки. Ее пел сценариус труппы, человек весьма капризный и вздорный. Он знал: заменить его некем. Надеясь на дополнительное вознаграждение, он демонстративно отказался от роли: формально по контракту он должен выступать только в опереттах, а не в операх. Спектакль оказался под угрозой. И тогда Семенов-Самарский поручил партию Шаляпину.
Федор выучил роль за день. Он пришел в театр за три часа до начала спектакля, загримировался под старика, примерил толщинку (специальное облачение актера для укрупнения фигуры), но объемный живот плохо сочетался с его худыми руками и ногами. Юный артист был на грани отчаяния! В его голове возникла малодушная мысль: а что, если сейчас вот, не говоря никому ни слова, удрать в Казань? Будто в ответ на эти лукавые мысли Федор услышал голос Семенова-Самарского: «Бояться не надо. Веселей! Все сойдет отлично!»
Длинный, нескладный юноша не был похож на вальяжного польского магната. Руки и ноги плохо слушались певца. Сосредоточенно следил он за палочкой дирижера и старательно выпевал:
Ах, друзья, какое счастье!
Я теряюсь, я не смею,
Выразить вам не сумею
Благодарность за участье.
Послышались аплодисменты. Федор даже не понял, что они адресованы ему. Очнулся он после грозного шипения дирижера: «Кланяйся! Кланяйся!»
И вот тут-то случилось непредвиденное! После поклонов Федор попятился, отошел в глубину сцены, чтобы сесть в кресло, но, на беду, один из хористов отодвинул его в сторону, и чинный Стольник свалился на пол под громовой хохот публики, однако сопровождаемый новой волной радостных аплодисментов! Уже на склоне лет Шаляпин писал: «… я до сих пор суеверно думаю: хороший признак – новичку в первом спектакле при публике сесть мимо стула…».
Несмотря на первые неудачи и курьезные ситуации, в которые попадал юный Федор Шаляпин, он не сворачивал со своего пути и настойчиво шел вперед. Перелистывая юношеские страницы биографии нашего героя, выносишь впечатление, что он в точности следовал словам Нагорной проповеди Спасителя: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Мф 7:7). Молодой Шаляпин относился к своему ремеслу вдохновенно и восторженно: «Я так любил театр, что работал за всех с одинаковым наслаждением: наливал керосин в лампы, чистил стекла, подметал сцену, лазил на колосниках, устанавливал декорации…». Однажды выбрав свое жизненное поприще, Федор Иванович Шаляпин полностью посвятил себя ему, доверив свою судьбу Богу. И Господь не оставлял его без помощи в трудные минуты, посылал ему опытных наставников и талантливых учителей, которые совместными усилиями помогли ему стать таким, каким мы его знаем – великим Артистом, титаном оперной сцены, звездой мирового класса, ярчайшей личностью, ставшей портретом своего времени, символом эпохи, воплощением творческих и мировоззренческих исканий целых поколений.
Вадим Рутковский
Февраль, 2018 г.
